Позывной "Целый". Реальная история

Эту историю мне рассказал боец, который возвращался из госпиталя Камчатки в родной Симферополь.




Судьба не терпит суеты - она ломает по-крупному, с хрустом. Мне дали пятнашку - не лет, а как будто лопатой по спине. Строгий режим. Гудбай, жёнушка, дочки, прощайте. Обрезало. Как ножницами нитку - и нет. Всё.Я не стал ныть. Сразу после приговора подписал контракт. Ну а что, если тонешь - хватайся хоть за нож. Через три месяца я уже шёл в составе штурмовой группы. Бахмут, пятиэтажка, зашли с тыла, взяли этаж за этажом. Там и получил своего "мужика" - орден мужества. Ну красиво звучит, а по сути - выжил.Но не про это история.Это было позже. Тогда мы с Серёгой - он, к слову, из тех, кто и в аду найдёт, где прикурить - шли в серую зону. Село как село, домишки покосившиеся, сады, трава по пояс. По бпла сказали - "чисто", но на карте такого не напишешь - серое, значит ничьё. А ничьё - это всегда чей-то капкан.Взяли с собой минимум: сухпай порвали по карманам, фляжку, я впервые прихватил сапёрную лопатку - не знаю зачем. Никогда раньше не брал, а тут, как заклинило - взял. Серёга хмыкнул: "Картошку что ли копать собрался?" - "А может и так", - буркнул я. И не знал, что это будет самая нужная вещь на свете.Шесть рожков на автомат - стандарт. Попрыгали друг перед другом, проверили, не дребезжит ли что. Всё. В путь.В деревню вошли не по улице - через огороды, заборы, кусты. Сложнее, зато меньше шума. И вот, когда уже начали думать, что всё идёт гладко, над головой зажужжало - "мавик". Тонкий писк - и мороз по коже. Радио - щелк - "не наш". Не наш - значит вражеский. Значит может сбросить смерть в любой момент.Решили залечь. Во дворах - старые погреба, каждый как мини-бункер. Я побежал к ближайшему. Серёга остался на стрёме, за домом.Пять шагов до входа. Я уже почти выдохнул... и тут - из подвала выходит человек. Камуфляж. Автомат, стволом в землю. Лицо - не разобрать. Я держал ствол на уровне взгляда - он попал ко мне на мушку. Мы замерли.Форма у него - ни туда, ни сюда. Наши такие носят. И они такие носят. Но у него на бронике патч - череп. Вроде как "ихний" знак, но кто их знает. А потом он начал поднимать оружие. Всё. Думать уже некогда.Очередь - и пули вошли в грудь. Он завалился назад. Без звука.Первый.Это был первый человек, которого

я убил на войне. Не силуэт в окопе, не тень в тепловизоре, а в упор. Человека. И он ещё дышал. В его глазах - не ярость, не страх. А... ну как сказать... будто пацан, которому на день рождения подарили портфель вместо игрушки. Несправедливость, обида. Потом глаза остекленели. Всё.И вот тут мне в ноги - ВОГ с неба.Как я не умер - не понимаю. Перелетел через труп, кубарем по ступеням вниз. Ударился - оглох. В глазах - белый шум.Следом - Серёга, как дьявол, спрыгнул ко мне: "Живой?" - "Триста... целый..." - бормочу. Сам не верю.Второй ВОГ - бах у входа. Нас спасло только то, что погреб был метров на пять вглубь. Камни сверху, плита - всё это между нами и взрывом.Но не обошлось. Осколок перебил мне сухожилие на стопе, второй - зашёл под броню, где-то в районе ребра. Не сразу понял - боль пришла чуть позже, как непрошеный гость.Погреб - как камера хранения: 4х4, доски, банки с вареньем, вонючая бочка с квашеной рухлядью в углу. Стеллаж с пылью. Могила на двоих - и ничего лишнего.И тут: 

бабах - плита рухнула сверху, завалив вход, часть трупа торчит наружу. Его ноги - как маркер: "тут кто-то был". Следом - ещё пара взрывов, но уже где-то сбоку, нас не цепануло.И вот оно - понимание: мы в ловушке.Нас нет. Ни для своих, ни для чужих. Погреб - стал саркофагом.

Рация - молчит. Щёлкаешь - в ответ тишина и хрип. Будто кто-то на том конце дохнет, но не признаётся. Глубоко мы. Или нас уже просто вычеркнули. Отрезали, забыли.Серёга помог снять броню. Под рубашкой - дыра, мясо вспухло. Не фонтан, но и не критично. Пока не двигаешься - жить можно. Разрезал одежду, залепил чем-то липким. Всё по-полевому. Как медик учил.Нога... хуже. Там, где ступня, что-то порвано. Как будто внутри хрястнула резинка. Встать - не вариант. Только валяться.Погреб был... как бы это - почти уютный. Если бы не жуткий запах. Кирпич старый, красный, побелка отвалилась. Стеллаж с банками варенья, в углу - бочка. Из неё тянуло так, будто кто-то пытался заквасить смерть.Серёга заглянул в бочку, отшатнулся.- Это уже не огурцы. Это новая форма жизни.- С глазами? - хмыкнул я.- Скоро заговорят.Вскрыл банку варенья - крыжовник. Крышка ржавая, банка пыльная, внутри засахаренная масса. Плевать. Есть-то всё равно почти нечего.Что у нас было?- Полдюжины банок варенья.- Одна злая бочка с маринованными мутантами.- Немного воды, литра два.- Один сухпай на двоих.- И шансов, как у мухи под стеклом.Наступила ночь. Мы просто легли и слушали. Пыль, дыхание, стены.Поспали.Наутро - снова "выбухи" сверху. Пыль посыпалась с потолка. Что-то взрывалось - близко, но мимо. Будто мир орал, а мы были в вакууме.- Пора что-то делать, - сказал Серёга.- Например? -- Плиту не сдвинем. Только если краном.- А у нас, как назло, нет крана, - буркнул я.Придумали: копать. Вдоль лестницы, наружу. Через стену - кирпичную, старую, возможно, поддастся.И начали.Ножами долбили швы, выковыривали цемент. Раствор - крепкий, будто делали его для вечности. Кирпичи не сдавались. Пальцы сбиты, ногти с трещинами, запястья ноют.Четырнадцать часов.Четырнадцать, мать их, часов.Наконец - пролом. Узкий, острый. Пролезть можно. А за ним - глина. Красная, сухая, твердая. Серёга полез первым, копал лопаткой, я сгребал землю и оттаскивал в угол, где раньше валялась гнилая картошка.День. Второй. Потом третий.И вот - глухой "тук".- Сука. Корень, - прошипел Серёга.Толстенный, как труба. Уперся поперёк. Прямо в наш ход. Тянется вдоль стены и уходит вбок. Под корень не подлезть. Обойти - никак.Серый начал долбить. Лопаткой, тупо, яростно. Глина сыпалась в глаза, руки тряслись. Жажда мучила. Тошнило от духоты. Удары становились реже, слабее. Силы уходили, как вода в песок.Я лежал, жевал мерзкий огурец, думал о дочках. Где-то они, наверное, завтракают, смотрят Малышариков. А я тут. С плесенью и корнями.Вечером Серёга выполз. Без слов. Рухнул на пол. Лежал, спиной к стене. Дышал. Живой. Но будто выжжен изнутри.А утром...- Стой, тсс, - прошептал он. - Слышишь?Я прислушался. Кап.Из обрубка того самого корня - капала влага. Котелок подставили. Сидели, как два идиота, слушали. Кап. Кап. Как музыка. Лучше, чем любые песни.Минут через сорок - на дне чуть воды. Мутноватой. Прохладной. Живительной.- Пей, - сказал Серёга, протягивая мне.Я сделал два глотка. Мир стал мягче. Не легче, но... мягче. Как будто ты внутри одеяла. Сухого. Тёплого.Вот это и есть настоящая вкусная вода. Ни один фильтр такого не даст - только отчаяние и ожидание.Решили: сегодня не копаем. Ставим котелок, набираем ещё.Воды мало, но надежда - капля за каплей - вернулась.

Копали вглубь и вверх. Без графика. Без понятия, где солнце. Без уверенности, что вообще есть выход. Глина, камни, глина,Иногда Серёга молча матерился. Иногда - тихо пел себе под нос какие-то старые песни, вперемешку с проклятиями. Усталость впиталась в нас, как в старые тряпки - уже не отжать, не вытрясти.Пятого дня у нас была вода - не бочка, но литр-полтора. Воды, которая капала из корня, как капает жизнь из капельницы. А еды... ну, если это можно назвать едой - огурцы, которые дрожали в руках, как студень, и варенье, которое, кажется, начало бродить.И вот. На одиннадцатый день. Стук. Но не в сердце, а в глину.Пласт обвалился, и в лицо Серёге хлынул свет - резкий, как удар по глазам. Мы замерли. Глядели. Слепо, будто увидели ангела. А может, это и был он.Но выбираться сразу - глупо. Днём нас заметят. Если мы кому-то ещё интересны.Рация - по-прежнему мертва. Серёга повертел её в руках, пожал плечами.- Знаешь, что могли сделать? Перепрошить частоту, чтобы "пидорам" не досталась.- Нас уже, может, в списках нет, - сказал я, хрипло.- Мы теперь как мёртвые. Только шевелимся.Ждали вечера. Сумерек. Когда всё затихает и даже смерть идёт на цыпочках.Выбрались как-то по-пластунски, по очереди. Я с одной ногой, Серёга - с двумя, но почти без сил. Взяли только автоматы. Без оружия - лучше не возвращаться вообще.Он подставил мне плечо. Я прыгал, как дурак, опираясь на него.- Ты - под ноги, я - в небо. Если "мавик" - я увижу. Если "лепесток" - ты.Так и шли. Вернее, ковыляли. Ползли, как два сломанных табурета.Прошли деревню. Вышли к дороге, по которой когда-то шли туда. Казалось - целая жизнь прошла. Деревья будто стали другими. Время, как жвачка на ботинке - не отлипает.И вот. Как обычно это бывает - в самый тихий, спокойный момент. Когда уже кажется, что выбрались.БУХ.

Удар. Я не понял, что произошло. Просто - боль. Как будто что-то откусили от меня сразу. Нога - в клочья. Перерубило кость. Я упал. Серёга - рядом.БУХ! - второй.На этот раз - в спину. Что-то хрустнуло, бронежилет не выдержал. Осколки застряли в ребрах, в мышцах. Тело не слушалось. Лёжа на животе, я смотрел вперёд, не моргая.- Серый?..Тишина.И вдруг - щелчок. Карабин. Его рука шарит у меня за спиной. Голос, будто откуда-то издалека:- Держись, Целый... там труба.Труба. Да. Метрах в двадцати - дренажная, бетонная, сантиметров восемьдесят высотой.Он потащил меня. Я почти не помогал ему только  пытался дышать. Нога горела. В голове плыли какие-то голоса. Детский смех, телевизор. Бред.Добрались до трубы. Турникет на ногу - мне. Потом - ему. У Серёги всё бедро было в крови. Перебинтовал как смог. Втиснул меня в трубу.- Я к кустам, - сказал. - Попробую вызвать своих.Остался один.Внутри трубы - сыро, темно, пахло болотом и ржавчиной. Я заполз поглубже. Поставил автомат. Направил на выход. Молился. За него. За себя. За случайного оператора БПЛА, который вдруг может нас не заметить.Прошло минут десять. Взрывы. Где-то рядом. Потом - ещё. И ещё.Бах, бах, бах.Будто по мне, по трубе. По памяти.Я потерял сознание. Или заснул. Кто знает. Время - оно там не работает.Проснулся от того, что кто-то дёрнул автомат. Инстинктивно потянул его к себе.- Живой? - прошептали.- А мы за тобой.Трое. Пожилые. Седые. "Деды", как мы их называли. Матерясь, кряхтя, они вытащили меня, как дохлую кошку из канализации. На носилки. Один держал ствол, второй следил за небом, третий - шёл сзади, оглядываясь.- Целый? - спросил кто-то.- Пока да, - прохрипел я. На эвакуационной точке был туман. Или мне показалось. Всё плыло. Деды шептались о чём-то, один обернулся:- Мы тебя уже похоронили, слышь. Оператор "птички" увидел ноги, торчащие из завала - и всё. Доложили: "Двое - трупы."Я усмехнулся сквозь боль.- Не дождётесь.

Всё - как в киселе. Пробирались, шатались, лязгали металлом, и вот - до точки дотащили. Лежу на носилках, как чучело. Автомат держу в руках - привычка. Если увижу небо - стреляю. Не увижу - и не надо. Всё просто.Деды говорили что-то про штаб, про "чистую зону", про рапорт. Я не вслушивался. Не то чтобы было всё равно, просто - устал до костей.Потом - буханка.. Всё гремит, трясётся, холодно и воняет какой-то смесью йода и солярки. В голове крутится одно: 

сказать жене, что живой.Когда меня грузили в операционную, я буквально взвыл:- Свяжитесь с женой. Просто скажите - он жив. Всё. Больше не надо.Усыпили.Проснулся в санчасти. Бинты. Катетеры. В теле не хватало запчастей. Семь осколков достали, два - остались. Память возвращалась кусками.И тут - медик.Смотрит на меня с выражением, будто я съел его завтрак.- Ты что вообще такое?- В смысле?..- Я твоей жене позвонил. Сказал, что ты жив. А она... послала. Не очень литературно.Я откинулся на подушку.- Дай телефон.Он протянул. Дрожа пальцами, набрал. Гудки. Пауза. И... голос.Жёсткий, колючий:- Да что вы от меня ещё хотите, твари?!- Зая... это я.Тишина.- Андрей?.. Ты? Ты живой?.. Почему у тебя голос такой?..- Ты сама проверь. - Назови мой второй номер.Продиктовал.И вдруг - всхлип.Плач. Настоящий. Тот, который даже через телефон чувствуется в груди.Долго говорили. Без толку и смысла, просто чтобы слышать друг друга. Слов было мало. Было: живой, не поверила, ждала, молилась... и ещё - "прости".Потом она рассказала.На третий день после нашего заточения ей позвонили. Голос в трубке сказал, что меня "задвухсотили", тело якобы лежит где-то в "серой". Но - есть "добровольцы", мол, за 

300 тысяч вернут.Через пару дней другой звонил - уже "скидка", за 150. Голос был новый, деловой, но сказка та же.Сказали, типа "мы свои", "из роты". Давили- разводили. Уверяли, что всё официально. Только быстро надо.Мрази.Пазл сложился. Кто-то из штаба сливает данные о пропавших. Мошенникам. А дальше - обычный лохотрон. Только ставки - смерть, и чужая вера в чудо.Позже ко мне пришёл капитан из "особого отдела". Спокойный, усталый. Задал несколько вопросов. Я ответил, как было. Без украшений. Он кивнул, сделал пометки и ушёл.Вид у него был такой, будто он уже десять таких историй слышал этой неделей.А потом - перелёт в Петропавловск-Камчатский. Военно-транспортный. Рёв, вибрация, ремни. Всё, как положено. Не хватало только кофе и плюшек.- Вот подлечился, теперь в часть и домой долечиваться...- А позывной уже после всего этого получил? - Нет, это по фамилии дали.

Всё это рассказал мне боец с позывным "Целый", когда я вез его из госпиталя в аэропорт. Лежал у меня на заднем сиденье BMW, нога в железной клетке аппарата Илизарова, лицо серое, но глаза - живые.Такие глаза - как у человека, который вынырнул из-под земли. Буквально.Заехали на рынок. Я купил китайских конфет, каких-то липких и красочных, которые обычно нравятся детям.- Передавай дочкам, - сказал я, протягивая пакет.Он улыбнулся. Не так, как в кино. Не широко. Просто - слегка, как будто рот вспомнил, что умеет.У входа в аэропорт его уже ждала каталка. Сотрудник помог затащить внутрь.А я смотрел им вслед. Медленно они катились - он и его железная нога.И я почему-то очень чётко представил, как дома за дверью раздастся писк девчачьих голосов:- Папа?..- Папа!И он, этот самый "Целый", будет стоять в дверях, на костылях или без. Весь перебинтованный, но... целый.И всё.Этого - хватит.